Два метра длиной, из ели, с одного конца заострённое. В общем, обычная заострённая палка, только её самая широкая и массивная часть находится в передней трети — верный знак того, что оружие метательное. Одна деталь: ему 400 тыс. лет — а значит, оно старше нашего с вами вида. Факт его принадлежности к чисто метательным очень важен. Дело в том, что нечто вроде копья в современных опытах используют те же шимпанзе: острая палка помогает им убивать мелких животных в норах. Метать палку — совсем иное. Как утверждает одна из антропологических теорий, именно это отделяет людей от обезьян.
Несколько десятилетий назад британский антрополог Джеймс Вудбёрн провёл некоторое время среди охотников-собирателей народа хадза (Танзания). И обратил внимание на то, что в этом обществе почти нет дифференциации. По сути, оно абсолютно эгалитарно. Семьи хадза формируют небольшие группы, кочующие вместе раз в пару недель. Состав их непостоянен; по желанию их членов они могут объединяться или распадаться. Их территории не имеют чётких границ; каждый хадза может жить, охотиться и собирать пищу там, где пожелает, и лишь в сухой сезон они объединяются в большие коллективы по 100–200 человек. Никакой постоянной социальной структуры вроде общины или племени здесь нет. Нет и признанных авторитетов: один их них может иметь лучшие организаторские способности, и во время такого сложного мероприятия, как охота на бегемотов, его выдвинут вперёд — и он временно возглавит группу. В миг, когда бегемот убит, его лидерство прекращается.
Любая попытка отдельного хадза подчинить себе волю других сталкивается с сопротивлением буквально всех. Даже выдающиеся охотники не рискуют идти против таких, казалось бы, временных, маленьких и неустойчивых коллективов: ведь и великий воин может быть убит во сне…
Через некоторое время Кристофер Боэм из Университета Южной Калифорнии (США) обратил внимание на то, что эта социальная структура является перевёрнутой картиной социального мира шимпанзе. Те живут в строго иерархической группе, подчиненной альфа-самцу. Именно он контролирует степень доступа к еде и особям противоположного пола — двум основным ресурсам, необходимым для выживания в Африке. В вышедшей в 2000 году книге «Иерархия в лесу» Боэм предположил, что эгалитаризм возник в человеческих сообществах довольно рано как результат уничтожения иерархии, основанной на силе индивидуума. Как он постулирует, гибель силовой иерархии стала возможной только из-за появления метательного оружия. Даже неметательное копьё, утверждает учёный, в руках сильного важнее, чем в руках слабого. К этому моменту мы ещё вернёмся.
Когда именно это произошло — непонятно. Копьё, которому 400 тыс. лет, — исключение, поскольку дерево очень плохо сохраняется. Более сохранны каменные наконечники, но они явно возникли позже метательного копья (самому раннему образцу — 300 тыс. лет). Однако, настаивает Кристофер Боэм, именно это повлияло на эволюцию рода Homo. Туловище шимпанзе не приспособлено к метанию: слишком высокий центр тяжести, рука и ладонь без характерных изменений в виде противопоставленного большого пальца также не могут обеспечить эффективный бросок. Именно навык метания является определяющим признаком человека, развивают эту концепцию эволюционный биолог Пол Бингэм и психолог Джоанна Соуза из Университета Стоуни-Брук (США) в свой книге с говорящим названием «Смерть на расстоянии и рождение Вселенной человека». Способность метать для нас — это как способность бегать для гепарда, утверждают они, Рубикон между представителями человеческого вида (человеческих видов, вспоминая вымерших родственников) и всеми остальными. Как только метательное копьё уравняло слабых и сильных, пралюди, инициативу которых больше не сковывали деспотичные альфа-самцы, стали развиваться как ошпаренные.
Без альфа-самца нашим предкам пришлось как-то заполнять пустоту: централизованный контроль над пищей и доступом к представителям противоположного пола отменили, но сделать их бесконтрольными вовсе означало убить экономическую и психическую сбалансированность коллектива. Так, по мысли приверженцев теории «Метательное оружие сделало человека из обезьяны», нашим предкам пришлось установить табу, общие для всех правила, примитивные законы. Людям пришлось учиться сотрудничеству, а не отношениям альфа-самца и подчинённого, иначе известным как «вертикаль власти».
Тут, конечно, можно возразить: только ли метательное оружие создало социальную организацию людей? На прошедшем в 2012 году во Франкфурте-на-Майне (ФРГ) форуме Института Эрнста Штрунгмана Карел фон Шайк, глава Института антропологии Цюрихского университета (Швейцария), публично высказал сомнение в том, что оружие стало причиной перестройки человеческого общества. Всё наоборот, полагает он: первые люди были вынуждены полагаться на ценность каждого человека в своём небольшом коллективе, обычно не превышавшем 20–40 человек. Поэтому насилие просто не могло быть применено для поддержания социальной структуры, что естественным образом делало деспотичного альфа-самца вымирающим типом руководителя.
Оппоненты немедленно указали на то, что шимпанзе в дикой природе также весьма серьёзно полагаются на специализацию навыков отдельных особей. Во время охоты они делятся добычей с не участвовавшими в деле самками, а те отдают им плоды собирательства. Тем не менее альфа-самец там на месте, а также нет и намёка на метательное оружие.
В подтверждение своей гипотезы о взаимосвязи социальной структуры людей и их оружия и технологий в целом сторонники гипотезы «человека оружейного/орудийного» указывают также на неолит. Примерно 10 тыс. лет назад земледелие стало позволять накапливать богатство в одних руках. Бесполезно собирать мясо, которое протухнет назавтра; собирать же зерно — один из первых шагов для создания так называемых восточных деспотий, где управление запасами считается одним из корней государственности.
Возможность накопления ценностей придала смысл и явлению рабства: раб вряд ли сможет охотиться для добывания пропитания господину, в то время как пахать он определённо может. Именно этот новый виток технологического развития, полагают антропологи, стал основой современного государства.
Более того, Герберт Джинтис из Института Санта-Фе (США) утверждает, что известный дрейф нового времени в сторону формального эгалитаризма также был обеспечен технологическим прогрессом в области вооружений. К ним он относит огнестрельное оружие, сделавшее массы пехоты важнее рыцарской кавалерии и обусловившее рост важности третьего сословия в обществе, а также постепенное перетекание к нему власти.
Более того, демократизация, полагает г-н Бингэм, и сегодня идёт рука об руку с разрешением на владение и ношение оружия, что позволяет гражданам подрывать монополию государства на насилие.
Что ж, новая гипотеза о движущих силах очеловечивания не хуже трудовой (а мужи... муравьи-то не знают!), а тем более половой (по которой нас должны были обогнать иные виды обезьян); по крайней мере она лишена их широко известных недостатков. А теперь немного суровой, но необходимой критики.
Во-первых, непонятно, почему водораздел надо проводить именно по метательному оружию. Любой практикующий будока скажет, что неметательное древковое оружие почти исключает определяющее влияние фактора силы на исход боя. Кроме того, искусство применения оружия (и даже просто рук) намного важнее характера примитивного оружия или физической силы; почему у предков человека должно было быть иначе? Вспомним тех же гепардов: когда их учат бегать старшие, они разгоняются до 110 км/ч; когда не учат (вольеры, рано потерявший родителей детёныш) — они не могут бегать быстрее 50 км/ч. Обучение владению ещё неметательным оружием уже на первом этапе должно было отсеять грубую физическую силу как фактор доминирования, ведь умение обращаться с копьём быстро и точно — важнее силы.
Абсолютно неясно и предположение о том, что прачеловеческим видам были свойственны черты общества шимпанзе. Напомним: карликовые шимпанзе-бонобо не используют агрессии для выяснения отношений, у них нет примитивных войн, а во главе стаи стоит самка — причём не «альфа» (в том смысле, что она не монополизирует сексуальные отношения ни с одним из самцов). Опять же у них практически нет столкновений между самцами и самками; самцы очень терпимо относятся к детёнышам и подросткам бонобо. Казалось бы, что мешает самцу (а он у бонобо, как и у человека или шимпанзе, сильнее самки) монополизировать власть? Ничего, кроме того, что они не в состоянии по одному устоять против объединённой группы самок. Самцы же, в силу стремления к сольному доминированию, не могут эффективно взаимодействовать. Поэтому культа силы там нет — задолго до появления любого метательного оружия. Кстати, ветви шимпанзе и гоминид разделились лишь 5,5 млн лет назад, а бонобо специализировались медленнее, чем «стандартные» шимпанзе, сохранив больше архаических черт, общих для человека и шимпанзе. Так что к человеку они ближе любого другого вида (даже кровь можно переливать). Поэтому если уж моделировать первые сообщества людей на основе современных обезьяньих, то почему на примере шимпанзе, а не бонобо, у которых альфа-самцы отсутствуют как класс? Может, тогда и объяснить их падение будет проще, а то и вовсе незачем?
Наконец, об эгалитаризме. Делать на основании общества хадза вывод о наличии или отсутствии неравенства у предков человека сотни тысяч лет назад, конечно, можно, но при этом не стоит забывать о деталях. Так, некоторые особенности отдельных захоронений палеолита заставляют сомневаться в эгалитаризме людей того времени: уже в ту эпоху рядом лежат скелеты с весьма разным количеством предметов разной сложности. Да и среди австралийских аборигенов вне контактов с белыми достоверно известно неравенство: умелый воин часто начинал один или с группой сообщников терроризировать соплеменников. Хотя большинство аборигенов, как кажется, просто не имели таких наклонностей, из-за чего такая практика и не доминировала в обществе; технически, как видим, наличие метательного оружия не мешало австралийцам иметь в сообществах отдельных альфа-самцов. И если бы только австралийцам!
http://science.compulenta.ru/716034/ |
